Перед защитой-2.

Когда-то я слышал от других, что можно продолжать встречаться со своими «бывшими» только ради секса. Но тогда я в это не поверил.
Оля сказала мне приблизительно то же самое, что Васелинка «Котику»: да, свободна, приходи, если хочешь. Хочу. Ещё и как хочу! Слава Богу, хоть «Котиком» меня не назвала — отучил.
Она была старше меня на несколько лет, ВУЗ уже закончила и теперь работала и снимала квартиру. Очень хороший вариант.
Познакомили мы в интернете.
Оля открыла двери сразу. На ней было длинное прозрачное платье. Девушка улыбнулась мне. Я тоже попробовал улыбнуться, но получилось как-то вяло.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Как дела?
Я посмотрел на неё. Надо сказать, что чувствовал я себя неважно. Из-за этого проклятого диплома несколько ночей не спал. Когда много не спишь — всегда хочется есть. Есть было нечего, поэтому я курил. Глаза закрывались сами по себе, голова кружилась, мысли были похожи на марево, которое поднимается от раскалённого асфальта, из-за жары горели лицо, шея и руки.
— Неплохо. А у тебя есть что-то покушать?
Оля опять улыбнулась и пошла на кухню. Наконец-то справился с ботинками — иногда высокая шнуровка приводила меня в бешенство, как вот сейчас, — и пошёл на кухню за девушкой.
— Держи, голодный студент! — она поставила передо мной тарелку.
— Спасибо, — сказал я и начал есть.
У Оли часто просыпался материнский инстинкт. Она сидела и смотрела на меня, как будто я был младше её лет на десять. Я молча ел, не поднимая глаз, и думая, что какой там материнский инстинкт, если через несколько минут я её выебу?
— Когда защищаешься? — спросила она.
Так всегда бывает: сначала все спрашивают: «Когда защищаешься?», а потом «Как защитился?». Как будто им на самом деле интересно.
— Одиннадцатого.
Потом мы снова долго молчали. Нам было не о чем разговаривать. Вот с Васелинкой можно было говорить о чём угодно: о музыке, людях, небе, клубнике и звездолётах. О чем угодно. Оля была намного беднее, или, может, взрослее. Как-то я пытался завести с ней разговор про восприятие действительности, но она так посмотрела на меня, что я решил не продолжать. Наверное, это был, как говорят, «переломный момент» в наших отношениях. После этого она стала «бывшей». Но, пока у нас никого не было, мы встречались и трахались. А что в этом такого?
Я доел, ещё раз поблагодарил, вымыл тарелку. Потом пошёл в комнату, сел на кровать и закурил.
— Вадик, не кури тут, хозяйка будет ругать.
Ненавижу, когда она меня так называет. Я молча курил и смотрел в окно. На качелях сидели две девочки в красивых летних платьицах и аккуратных сандаликах. По очереди то одна, то другая взлетали вверх. В голову ко мне влез дурацкий стишок. Оно всегда лезет ко мне в голову совсем не вовремя: то стишок, то строчка из песни, то анекдот. Стишок был такой: «Усе хуйня, усе до сраки, і та любов, і тії маки. І те кохання без їбання, і те їбання без кохання. Усе хуйня. Є ти і я. Та й ти хуйня — є тільки я».
Реальность снова исчезла. Теперь реальностью был я. И моё восприятие. Больше не существовало ничего.
— Ты меня слышишь?
Мне было очень неприятно тут находиться. Мы были равнодушны друг к другу, мы встречались от скуки, из-за того, что нам больше не с кем было спать. Я это знал. И она это знала. И мне было противно, что мы знали, но так и продолжали встречаться.
Я приходил, мы разговаривали про какую-то хуйню, как вот сейчас, или вообще молчали — так было даже лучше. Потом трахались и я старался как можно быстрее убраться отсюда, потому что это равнодушие убивало меня.
Пепельницы не было. Чашек с кофе тоже. Я выбросил окурок в окно.
— Оля, я больше не приду.
— Хорошо, — сказала она. Это была её дурацкая привычка, и она меня бесила — говорить «хорошо», когда ничего, на самом деле, бля!, не хорошо! — А чего?
Сказать, насколько всё это мне опротивело, мне не хватило смелости.
— Я уезжаю из города.
— Вот как.
Она не выглядела разозлённой, растерянной, грустной… Наверное, она пыталась убедить себя что, на самом деле, ничего ужасного в её жизни сейчас не происходит, что она найдёт себе другого парня… и так далее…
— А почему?
Я не хотел рассказывать ей всё это. Она бы не поняла. Поэтому я молчал. Оля села рядом, обняла и прижала к себе.
— Глупенький ребёнок, — сказала она нежно.
Я дотрагивался щекой до её грудей и думал, что, может, она и права. Ведь надо всё-таки где-то жить, кем-то работать, что-то зарабатывать… А все мои мечты, как мне это часто говорили — «юношеский максимализм». Все мои мечты — просто мечты…

Какое-то время спустя мы лежали рядом, отбросив в сторону одеяло, ведь было очень жарко. Оля лохматила мои волосы.
— Вадик, ты же не серьёзно всё это говорил? Ты же ещё придёшь?
Вот блядство!
— Нет! — я быстро поднялся и начал натягивать штаны. Сколько раз я её просил не называть меня так! Именно сегодня я должен покончить с этим. Я представил, что придётся ещё раз выдержать эту пытку, и ещё раз, и ещё… Нет! Хватит! Это только взрослые далбаёбы считают, что мечты только для того, чтобы их мечтать. Потому что им лень поднять свою задницу и что-то изменить в жизни. Но я не такой. Пока ещё не такой. Надо убегать, пока не поздно. Скорее!
Мне показалось, что ботинки я шнуровал часа два. Оля уже успела натянуть прозрачное платье и наблюдала за мной. Её лицо говорило: «Глупенький ребенок». Я справился с ботинками и сунул руку в карман, чтобы найти сигареты. Вместо этого нашёл что-то другое. Это был забавный человечек, которого я спаял из радиоэлементов. Нога-резистор отваливалась, конденсатор на месте головы был припаян криво. Я собирался подарить его Василинке, но почему-то забыл. Она бы очень обрадовалась.
— Держи, — я передал человечкаа Оле.
— Спасибо, а что это?
— Только шесть радиоэлементов. Пока, Оля, — я поцеловал её в щеку и вышел.
— Удачи тебе.

А потом я пошёл назад в общагу, готовиться. Ведь скоро, как никак — Защита Диплома…