Четыре отрывка о мужчинах

Режиссер.
Я бьюсь головой об стенку и в исступлении кричу: „Они сбываются, понимаешь? Сбываются!”. Он молча сидит и наблюдает. Он любит мои истерики. За это я люблю его. Держу пари, что могу угадать, о чём он сейчас думает – умирать легко. Ещё ему хочется курить.
Он идёт за камерой. Он понял, что всё серьёзно. Этот трюк опять срабатывает. Иногда меня тошнит от его цинизма.
Прекращаю истерику. Но что делать? Он ведь уже пришёл с камерой.
— Хоть стриптиз станцуй.
Шутит, как обычно. Знает ведь, что я не решусь.
— Включи музыку.
На зло ему танцую стриптиз. Он снимает на камеру.
Через некоторое время на мне совсем ничего не остается. Я чувствую себя очень беззащитной перед объективом, начинаю злиться, что позволила себя спровоцировать. Он ставит включенную камеру на стол, подходит ко мне и шепчет почти в самое ухо…

Стоматолог.
Он наклоняется надо мной и шепчет почти в самое ухо своими полными губами:
«Сейчас ты почувствуешь лёгкое возбуждение».
Я сижу в стоматологическом кресле. Иголка шприца легко прокалывает вену. Смотрю, как из емкости под давлением поршня исчезает два «кубика» бесцветной жидкости.
Тело становится как расплавленный пластилин. Двигаться не хочется, да и не можется, сердце бьётся часто, кажется, даже вдох и выдох причиняют боль в груди.
— Так-то, девочка моя, не бойся. Это наркоз.
Он как-то странно улыбается. Я не верю в его «наркоз».
Инструмент разложен на сверкающем подносе.
— С чего начнём? Какой у тебя зубик болит?
— Никакой.
Мой голос сипит. Врач улыбается ещё шире.
— Открой ротик.
Мотаю головой, стиснув зубы.
— Ну не бойся. Я не буду делать тебе больно.
Наконец он не выдерживает и с размаху бьёт по щеке.
— Рот открой, сука!
Сжимаю не только зубы, но ещё и закрываю глаза.
— Хорошо, моя ласточка, хорошо. Так и сиди.
Так и сижу.
— Будешь молчать, да, деточка? Молчи, моя зайка.
Чувствую, как его ладонь крепко держит меня за подборок. В правый уголок губы вонзается что-то острое. Открываю глаза — иголка проходит сквозь верхнюю губу, втыкается в нижнюю, выходит у подбородка. Протягивает за собой белую нитку, которая, появляясь из нижней губы, становится красной.
— Молчи, моя хорошая, — говорит стоматолог и зашивает губы. Потом обрезает нитку и связывает её концы бантиком. Белый и красный.
— А теперь приступим.
Он берет с подноса сверло для бормашины (хотя таким вряд ли можно было бы сверлить зубы – слишком толстое), включает её, и втыкает это сверло мне в руку. Сначала очень больно, потом начинает пахнуть палёной костью.
— Да, солнышко, да. Тебе нравится? Мне — очень. А давай сделаем ещё знаешь что?
Он достаёт спичечный коробок, зажигает спичку, дает ей разгореться и вставляет её в рану. Изо всех сил сжимаю зубы. На спичечном коробке – реклама бара.
— Ну как? По-моему, круто. А ещё есть более грубая боль. Смотри.
Он берёт мою руку в свою.
— Ой какие хрупкие пальчики…!
Безымянный легко ломается.
— Что? Больно? Ну, мы не будем больше так делать, это для сравнения.
Я умудряюсь разогнуть ногу в колене. Пытаюсь попасть носком ботинка ему в пах, но попадаю в бедро.
— Тихо, деточка! — говорит он и бьёт в «солнышко», — То ли ещё будет. А знаешь, какая штука ещё классная? Я хорошо умею снимать кожу и у меня есть одна задумка. Сделаем «корсет»? Он легко поднимает меня с кресла. Скальпелем отрезает пуговицы на рубашке.
— Вот тут, — стоматолог проводит пальцем по голой спине, — вырежем полоску кожи. По краям сделаем дырочки для шнуровки и затянем. Как тебе?
Я пытаюсь помотать головой, но мышцы не слушаются. Холодный скальпель делает два вертикальных надреза и два горизонтальных. Стоматолог подковыривает пальцами краешек кожи.
— А теперь, моя рыбка, КРИЧИ!

Инструктор.
— Кричи! – он уже сам начинает кричать, — можешь рычать, можешь материться. Делай что хочешь, только разозлись. Тебе нужна ярость! Разозлилась? Теперь бей.
Бью по мешку. Опять что-то не то.
— Не так. Кричи. Кричи, я сказал! В руки больно? А ты разозлись!
Я злюсь. Злюсь и сильнее сжимаю кулаки. Длинные ногти это наказание. Плевать. На всё плевать: на колени в синяках, на сбитые костяшки, на боль в ладонях. Сначала ещё немного болит нога при ударе об мешок. Это тоже злит. Я бью сильнее. И от боли злюсь ещё больше. Идеальная схема.
— Собраннее. Больше поворот. Центр тяжести ниже. Плотнее.
Всё. На боль в ноге уже не хватает внимания. Я пытаюсь делать то, что он мне говорит. У меня нет времени обдумывание того, что может означать «плотнее» и как переместить центр тяжести вниз. Я просто представляю эти образы. Представляю, что я делаю это.
И тут неожиданно… Свобода!
Уже ничего не болит, я уже ни на кого не злюсь. Всё легко и просто. Всё получается как бы само собой. И уже даже радостно.
— Хорошо, достаточно, — говорит он.

Сосед за столиком.
— Хорошо, достаточно, — говорит он и что-то сыпет мне в кофе, — А сейчас ты почувствуешь лёгкое сексуальное возбуждение.
Он гладит меня по руке, потом начинает гладить щеку, шею… Его прикосновения ещё болезненней, чем от инструментов «стоматолога».
И я так же не могу сказать «Убери руки». Или не хочу. И не могу, и не хочу.
Радость смешивается с болью. Боль от чувства вины компенсирует само чувство вины. Является искуплением. Продолжаю наслаждаться касаниями. Кажется, что руки оставляют ожоги на моем теле.
— Сделать тебе массаж?
Я представляю свою голую спину в красных ожогах.
— Нееееет!
— У тебя аллергия на массаж?
— При чём здесь аллергия? — хорошо, что разговор съехал на другую тему. Хотя я всё ещё не понимаю, на каком я свете.
Он улыбается.
— Так было в фильме «Москва слезами не верит», помнишь? «Берите рыбу» — «Нееееет!!!!» У тебя сейчас вышло с той же интонацией. Не бойся, я не кусаюсь.
«Хватит! Ты хуже стоматолога», — думаю я.
Он придвигается ближе.
— Ты так нужна мне, — говорит он, касаясь губами щеки. Не целует, а просто говорит, не отрывая губ от щеки.
Невыносимо делать этот выбор. Я не могу согласиться. Но так не хочу отказываться. Два слова произносятся на выдохе:
— Убей меня.
Он улыбается ещё шире. На какой-то момент мне кажется, что ему так же больно, как мне, а может, больнее.
— Нет. Мучайся.