Стихи апельсиновой феи

Моей любимой АЛ

Эта девушка была как будто бы с другой планеты, из другого мира. Наши жизни пересеклись как параллельные миры. В результате чего один мир был полностью уничтожен, а другой продолжил своё существование.

В принципе, для этого рассказа абсолютно всё равно где и как мы познакомились.

Я пошёл провожать её домой. Прямо таки нагло напросился, хотя она и протестовала. У неё были длинные каштаново-рыжие волнистые волосы, в которые она вплела несколько белых перышек. От неё пахло апельсинами. По дороге мы болтали о какой-то ерунде. Обсуждали то, что она называла «моими стихами». Это было неправдой. Стихи были у неё, а у меня так — полурифмованый бред. Она была такой милой и доброй. Я взял её за руку.
А возле дома она сказала:
— Всё, пока. Вот мы и пришли, — ну, как обычно.

— Поцелуй меня, — потребовал я. Зря я это сделал. А может, и не зря — сразу же заметил новое выражение на её лице. Жёсткость, решимость, раздражение. До этого я думал, что она — добрая фея, способная страдать, но неспособная причинять страдания. Я взялся изловить эту апельсиновую фею, посадить в золотую клетку, дать вдоволь розового масла, нектара, пыльцы и что там ещё едят феи? Купить ей арфу, возить её тонкие крылышки с золотыми прожилочками на капремонт. Не тут-то было!

Фея справилась с собой, преодолела раздражение. Глаза смотрели решительно и ласково. Она чмокнула меня в щёку, включила форсаж и полетела к подъезду. Поймал за руку, заглянул в глаза.

— Я тебя люблю, — выдохнул я. Никогда и никого я не любил так искренне и отчаянно. Я чувствовал себя грубым плотником со стройки в старом ватнике — дядей Васей. А она была почти нереальной и невесомой.

Фея высвободила руку.

— Брось. Я помолвлена.
Пошла к подъезду. Я вошёл за ней, поднялся до квартиры. Она снова обернулась.
— Уходи.
— Не уйду. Зачем ты держала меня за руку? Зачем говорила, что тебе нравится то, что я пишу?
— Мне действительно нравится, но это не означает… Я не должна оправдываться. Уходи.
— Фиг!
Я сел на ступеньки. Кровь стучала в висках. Руки я держал в карманах куртки, чтобы она не видела, что руки дрожат.
— Можешь сидеть тут, сколько тебе угодно, — моя фея превратилась в злобного суккуба. Ушла, не хлопнув дверью.
Сигареты быстро закончились. Стало холодно. Я сидел и смотрел в узенькое грязное окошко. Около часа ночи пошёл снег.
Спать не хотелось. Было просто наплевать. На всё, кроме неё. У этой девушки был абсолютно другой мир. Каждое событие имело значение. Из них она готовила свои стихи: взять несколько горстей боли, смешать с отчаянием, настоять на слезах, выпекать до образования красивой корочки. Посыпать сверху сахарной пудрой. Подавать в хрустальной вазочке нежно-розового цвета. Да, в её мире был розовый  хрусталь.

У меня всё было намного проще: примитив, безнадёга, тоска, уныние, тупость и серость. Всё смешать, выпить залпом, выблевать. Повторить.

Пытался вспомнить какие-то строки из её стихов, но ничего не получалось. Было только общее ощущение пронзительно-отчаянного волшебства. Как будто в каждом стихе жестоко убивали нежную фею, а она всё выживала и выживала. Дрянь такая.

Около трёх утра двери открылись. Она стояла в пальто, наброшенном на ночную рубашку. В руках у неё был плед. Молча положила плед мне на плечи, и снова ушла, оставив дверь открытой. Потом вернулась с чашкой чая.

Села рядом.
Чай был горячим и я обжёг язык. Апельсинами пахло сильнее… Или это чай был с бергамотом?
— Не могла уснуть.
— Я тоже.
Поймал её руку. Поднёс к лицу, понюхал. Да, чай был с бергамотом, но апельсинами пахло от неё. Стал целовать тонкие хрупкие пальцы.
— Я обжёг язык. Хочешь потрогать?
Положил палец в рот. Мне казалось, что мой примитивный мозг не выдержит этой ситуации и лопнет. Тем лучше.
Моя фея знала, что больше меня не увидит. Поэтому позволяла обсасывать свои пальцы.
Чашку она отнесла обратно в квартиру.
— Пойдём.

Пешком поднялся за ней на шестнадцатый этаж. Мы вышли на крышу. Там уже на несколько сантиметров лежал слой снега. Только сейчас я заметил, что фея босая. Хотел подстелить ей плед, отдать ботинки, взять на руки — что угодно! Она сказала, что уйдёт, если я это сделаю. Пришлось сдаться.

Она ловила снег ртом и руками. Снежинки застревали в её волосах и ресницах. Соски затвердели и отчётливо проступали из-под ночной рубашки.
— Сумасшедшая, — прошептал я.
Она фыркнула и пошла к краю крыши. Поставила локти на перила. Очень хотелось подойти сзади и тупо овладеть феей. В моих стихах и рассказах всегда так и было. Только сейчас мы были в её стихе.
Я подошёл сзади и укрыл её половинкой пледа. Вторую половинку оставил у себя как повод, чтобы прижаться к ней плечом.
Мы долго простояли так — пока не перестал идти снег. Потом спустились в подъезд. Волосы совсем промокли. Я пытался согреть её ноги руками и губами. Серьёзно боялся, что она их отморозила.
— Ты чувствуешь что-нибудь? А вот так? А здесь?
— Щекотно, — она не улыбалась.
— Глупая. Нельзя ведь так, — я уже снова стал мечтать о том, как буду возить на капремонт её крылышки.
Сидя в подъезде, мы наблюдали восход солнца через маленькое грязное окошко.